Огромную роль в возрождении церковной жизни на территории Северо-Запада сыграла Псковская миссия. 18 августа 1941 года в Псков из Риги приехали 15 миссионеров: 8 священников и 7 диаконов и псаломщиков. Среди них были как выпускники православного Богословского института в Париже, так и деятели Русского христианского союза. В Пскове они разделились на несколько групп, во главе которых были священники, и отправились в поездку по заранее намеченному маршруту. Это была своего рода «миссионерская разведка», которая должна была выяснить, каково церковное положение на Псковщине, как встретит священников народ, сохранилось ли в его душе семя христианской веры или же после двадцатилетнего насаждения атеизма он встретит священников равнодушно и даже враждебно. «Миссионерская разведка» получила неожиданные результаты. Местные жители «встречают нас со слезами радости на глазах!» – восклицал один из участников миссии. Узнав, что в ту или иную деревню приехал священник, люди стекались туда со всех сторон. Воодушевление, с каким местные жители встречали миссионеров, превзошло их самые смелые ожидания. «Нам казалось, что не священники приехали укреплять народ, а народ укрепляет священников», – позднее вспоминали они.

В Политическое управление Северо-Западного фронта постоянно приходили шифровки, в которых возрождению религиозной жизни на временно оккупированных территориях уделялось большое внимание. Вот как в одной из шифровок 1942 года оценивалась церковная политика гитлеровцев: «Немецкое командование широко использует в своих целях Церковь. Ряд церквей, особенно в Дновском районе, восстановлены, и в них проходит богослужение. О службах даются объявления в газетах. Особенно большая служба была в г. Дно в июле месяце – с крестным ходом – по случаю годовщины оккупации г. Дно. На этом сборище присутствовали представители германского командования. На богослужении глава г. Дно произнес речь, в конце которой призвал население благодарить немецкое командование за освобождение города от красных». Однако это были только первые шаги немецких военных властей, а церковную политику оккупантов, как мы увидим, определяли не только они.

Территория, входившая в ведение миссии, включала в себя юго-западную часть Ленинградской области (за исключением Ямбургского и Волосовского районов), часть Калининской области (включая Великие Луки), Новгородскую и Псковскую области.

Начальником Управления Православной миссии в этих областях России стал священник Кирилл Зайц, бывший настоятель кафедрального собора Риги[1].

Напутствуя первых миссионеров (среди них были, в частности, воспитанники Богословского института в Париже священники Кирилл Зайц, Владимир Толстоухов, Алексий Ионов, Николай Колиберский, Николай Трубецкой, Иоанн Легкий, Яков Начис, Федор Ягодкин), экзарх Сергий рекомендовал: «Не забывать, что вы прибыли в страну, где на протяжении более 20 лет религия самым безжалостным образом вытравлялась и преследовалась, где народ был запуган, принижен, обезличен. Придется не только налаживать церковную жизнь, но и пробуждать народ к новой жизни от долголетней спячки…»

Действительно, церковная жизнь в Псковской области, как и в других регионах страны, угасла за годы «воинствующего безбожия». По распоряжению отца Кирилла Зайца все сведения о гонениях на Церковь были собраны священниками и представлены в Управление миссии. Туда же миссионеры передали списки ликвидированных советской властью священнослужителей.

С первых дней своего существования Псковская миссия заботилась о сиротах. Стараниями прихожан был создан детский приют при храме во имя великомученика Димитрия Солунского в Пскове. В нем нашли тепло и покой 137 мальчиков и девочек в возрасте от 6 до 15 лет. Во главе приюта стоял священник Георгий Бенигсен, он же возглавил и школу при храме. Школу на 80 мест при псковской Варлаамовской церкви организовал отец Константин Шаховской. Отец Владимир Толстоухов открыл 17 начальных школ в Пушкиногорском районе, 15 школ создали священники миссии в Красногорском округе. Следует отметить, что миссия так и не получила от немецких властей официального разрешения преподавать закон Божий. В «Обязательных учебных программах для начальных школ», принятых военной администрацией, преподавание религиозных дисциплин не предусматривалось[2]. Более того, в мае 1943 года нацисты насильственно закрыли в Пскове Димитровскую и Варлаамовскую церковные школы, при этом всех детей старше 12 лет сделали трудообязанными, в то время как согласно прежним порядкам это касалось только детей старше 14 лет.

Протоиерей Георгий Бенигсен

По случаю возрождения религиозной жизни в регионе впервые в России зазвучало в радиоэфире слово пастыря – еженедельные передачи шли из Пскова. В сентябре 1942 года священник Георгий Бенигсен прочитал первый доклад на тему «Религия и наука». Второй доклад, «Игумен всея Руси», отец Георгий Бенигсен посвятил 550-летию памяти преподобного Сергия Радонежского. (Еженедельные трансляции из Пскова охватывали значительную территорию, включая районы Острова, Порхова, станции Дно.)

Говоря о приходской жизни, нельзя не отметить одну важную деталь: она проходила под двойным контролем. С одной стороны, деяния миссионеров-священников курировали оккупационные власти, а с другой – советские партизаны. Эти постоянные контакты не могло оставить без внимания немецкое руководство, обязавшее через отца Кирилла Зайца каждого священника давать письменные отчеты обо всех встречах с партизанами. Отчет отца Кирилла Зайца отмечал противоречивость имевшихся сведений: «По словам одних, партизаны считают священников врагами народа, с которыми стремятся расправиться. По словам других, партизаны стараются подчеркнуть терпимое и даже благожелательное отношение к Церкви, и в частности к священникам».

Немецкую администрацию особо интересовало, «верит ли народ агитационным сообщениям об изменении церковной политики и как он на эти сообщения реагирует».

Письменные сообщения поступали в Управление миссии регулярно. Содержание их было разнообразным. Вот, например, документ, присланный отцом Владимиром Толстоуховым: «Поблизости от моего прихода отряд партизан временно захватил деревню; при этом их начальник побуждал крестьян к усердному посещению церкви, говоря, что в советской России Церкви дана теперь полная свобода и что власть коммунистов идет к концу».

Судя по другим отчетам, партизаны строго следили за тем, чтобы в проповедях священнослужителей не было каких-либо выступлений против советской власти. А в одном из приходов, как сообщалось, представитель партизанского движения попросту говорил как представитель советской власти на своей земле: «Было высказано пожелание о сборе средств в церкви на Красную армию и дан намек о незаконности в обслуживании одним священником двух приходов, расположенных при этом еще в разных районах». Этому настоятелю, отцу Иоасафу, партизаны предложили даже написать письмо в Москву местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому): последний, мол, пришлет ответ: утвердит или не утвердит данного священника в занимаемом приходе.

Деятельность миссии стала символом церковного возрождения на оккупированных территориях и жертвенного служения, которое Русская Православная Церковь несла и в те страшные годы.

Полной неожиданностью для оккупационных властей стал протест верующих на территории миссии против изменения церковных порядков – введения григорианского календаря. Это явление встречалось повсеместно на временно оккупированных территориях. Характерна и реакция верующих – защита, отстаивание своих прав на религиозную национальную традицию и их ссылка на установившийся при советской власти порядок невмешательства властей в дела канонические.

Все это осложняло деятельность гестаповских теоретиков, вынуждало их искать все новые способы в работе с Церковью на оккупированной территории.

Известно доподлинно: пастыри миссии заботились о милосердии, и прежде всего – об облегчении участи советских военнопленных. По приходам собирали не только одежду, но и медикаменты, продукты. Сами страждущие, прихожане помогали своим страждущим братьям.

Из обращения Псковской православной миссии к населению о пожертвованиях для военнопленных:

«Тронутые любовью к нашим в плену находящимся братьям, мы желаем помочь им и удовлетворить их нужды. С разрешения немецкого военного управления Православная миссия устраивает сбор добровольного пожертвования одежды. Мы знаем, что русский человек не будет стоять в стороне, когда надо помочь своему ближнему. Мы уверены, что население охотно отзовется на наше предложение, чтобы снабдить одеждой тех военнопленных солдат, которые летом попали в плен, и поэтому не имеют зимней одежды. Дайте то, что можете: одежду, обувь, белье, одеяла и т. д. Все будет принято с благодарностью и будет роздано военнопленным.

Рука дающего да не оскудеет. Передайте пожертвования священникам, а где таковых не имеется – деревенским старшинам для передачи Православной миссии во Пскове».

Православные священники получили доступ в госпитали и лагеря для военнопленных и беженцев, которые начали скапливаться около Риги уже в первые месяцы войны. Там начались литургии, на которых причащались тысячи человек одновременно. Один из участников этих богослужений вспоминал:

«Это были самые страшные литургии в моей жизни. Посередине лагеря под открытым небом совершается таинство евхаристии. Кругом тысячи мужчин, несчастных, измученных, бесконечно усталых, голодных. Лиц не различаешь: вся толпа смотрит на тебя одними огромными глазами, полными бездонной скорби, такими глазами, как пишут на изображениях Христа в терновом венце. И из этих глаз неудержимым потоком льются слезы, текут по неумытым, заскорузлым щекам. Пятидесятилетние мужи и шестнадцатилетние юноши стоят, тесно прижавшись друг к другу, и плачут, не стесняясь никого, плачут, чувствуя сердцем, что здесь Тот, перед Кем можно излить все унижения, всю скорбь, всю боль о себе, о Родине, о близких».

За работу на территории Прибалтики отвечала созданная митрополитом Сергием Внутренняя миссия по окормлению военнопленных и беженцев. В октябре 1941 года доступ священников к пленным был внезапно запрещен немецким командованием. Но помощь им одеждой и продуктами продолжалась и позднее, иногда тайно.

Работа миссии протекала в очень нелегких условиях. Немецкая власть ставила ей жесткие препятствия в работе с военнопленными, детьми, постоянно проявляла свое недоверие, а в 1944 году во время всеобщей (по сути дела насильственной) эвакуации принудительно эвакуировала 21 февраля и миссию. Протоиерей Георгий Бенигсен так вспоминает об этой акции:

«Мы отовсюду уходили последними, делая до конца свое дело – дело Христовой победы. Уходя, немцы увеличивали масштабы своих безумных зверств. Горели деревни, горели города, и несчастное население, которому и так нечего было выбирать, принудительно гналось перед отступающими в панике немецкими войсками. Мы шли с населением, вновь оставляя родную землю, оставляя жертвы: павших под пулями партизан, агентов Гестапо или просто решивших не уходить или не успевших уйти»[3].

Протоиерей Алексий Кибардин

Православная миссия из 69 священнослужителей прибыла в Латвию и частично преобразовалась во Внутреннюю миссию, занимавшуюся помощью эвакуированным и военнопленным. Но многие священники остались на своих местах и встретили советские войска. Судьба их сложилась по-разному. Многие, такие как протоиерей Алексий Кибардин, были позднее арестованы НКВД и осуждены за сотрудничество с немцами (чаще всего, как мы видели, мнимое). Значительная часть членов Псковской миссии попала в сталинские лагеря.

Особо следует сказать об истории Тихвина в 1941–1942 годах.

После Октябрьской революции Тихвинская обитель разделила трагическую участь большинства русских монастырей. Большевистские идеологи задались целью превратить Тихвин, куда стекались паломники со всей России, в «образцовый атеистический город». Образца не получилось.

В середине 1920-х годов монастырь был закрыт и разорен. Последняя община при храме Тихвинской Успенской обители была ликвидирована в августе 1924 года, церковь была передана обновленцам. Передача храма не прошла без сопротивления. Последний настоятель монастыря епископ Антоний (Демянский) воспротивился беззаконному насилию властей и поднял верующих на защиту святыни. Собравшихся разогнали военной силой, а епископ Антоний получил три года лагерей[4].

На территории обители разместили воинский гарнизон. Позже часть монастырских построек, включая Успенский собор, была передана местному краеведческому музею. В 1930-е годы Тихвинская икона Божией Матери все еще находилась в Успенском соборе, но, естественно, уже без золотого оклада. Сам образ не реквизировали лишь потому, что для Гохрана в то время иконы не представляли «особой материальной ценности».

Что касается духовенства, то в 1937–1938 году было арестовано 75% тихвинских священников и монашествующих, среди них были такие видные церковные деятели, как священник Иоанн Сарв, последняя игумения Тихвинского Введенского монастыря Иоанникия (Кожевникова), настоятель Пантелеимоновской церкви, в прошлом иеромонах Тихвинского монастыря, Арсений (Дмитриев). Большинство из них было расстреляно[5]. В 1939 году была закрыта последняя церковь – полковая Пантелеимоновская.

В годы Великой Отечественной войны Тихвин стал ареной ожесточенных боев с немецко-фашистскими захватчиками, стремившимися замкнуть вокруг Ленинграда второе блокадное кольцо. Согласно не до конца подтвержденным сведениям[6], вместе с ранеными, находившимися в тихвинском госпитале, немцами был умерщвлен и некий священник, бывший с ними. К сожалению, мы не знаем ни его имени, ни его судьбы, ни того, как он оказался в госпитале. Немцы были в Тихвине слишком недолго, и жизнь города была ими слишком дезорганизована, чтобы можно было создать церковную общину и добиться ее легализации немцами. Однако, согласно косвенным свидетельствам, церковная жизнь в Тихвине во время войны не прекращалась, хотя и в полуподпольных условиях. Уже в 1943 году в самом Тихвине возрождается церковная община, благодаря которой начинаются богослужения в Тихвинской церкви, известной более под названием «Крылечко», открытой в 1944 году и зарегистрированной в 1945-м.

Тихвинская икона Пресвятой Богородицы

Церковная история Тихвина в годы войны в основном проходит под знаком судьбы Тихвинской иконы Божией Матери, которая тесно связана с Псковской миссией.

Оккупировав в ноябре 1941 года Тихвин, гитлеровцы похитили и вывезли с территории монастыря все старинные иконы, среди которых был и Тихвинский образ Богоматери. Известно, что в тылу группы армий «Север», продвигавшейся к Ленинграду, находились эксперты оперативного штаба рейхсляйтера А. Розенберга, охотившиеся за историко-культурными ценностями. «Искусствоведы» в фашистских мундирах сразу же безошибочно определили, что к ним попала уникальная реликвия. Дальнейшую судьбу Тихвинской иконы можно проследить по архивным материалам штаба рейхсляйтера Розенберга. Большой массив этих документов сейчас хранится в Киеве, в Центральном государственном архиве высших органов власти и управления Украины. К сожалению, «киевская» часть архива штаба Розенберга все еще мало доступна ученым и практически не исследована.

Первым делом эксперты Розенберга сочинили красивую легенду о «спасении» Тихвинской чудотворной иконы солдатами германской армии. Не исключено, что к созданию этого мифа приложил руку сам Альфред Розенберг, так как, по некоторым сведениям, он считал себя знатоком православных икон. Примечательно, что на Нюрнбергском процессе Розенберг даже несколько раз поправлял советскую переводчицу, считая, что она неточно переводит на немецкий язык названия некоторых русских икон.

По немецкой версии получалось, что солдаты вермахта во время трудного боя с риском для жизни вынесли Тихвинскую икону из горевшей церкви Вознесения Богородицы (на самом деле – Успения). Скорее всего, это – немецкий апокриф, призванный оправдать похищение святыни.

Как бы там ни было, достоверно известно, что в начале 1942 года немцы доставили Тихвинскую икону в Псков. Здесь она была передана в распоряжение военной комендатуры и помещена в хорошо охраняемую комнату.

По словам протоиерея Георгия Тайлова, 1 января 1942 года в Пскове состоялся большой крестный ход. Из немецкой комендатуры икона была перенесена в Свято–Троицкий кафедральный собор. Крестный ход собрал множество народа.

22 марта того же года, опять-таки по немецким источникам, Тихвинская икона была торжественно передана Православной Церкви. Вполне очевидно, что это была тщательно спланированная пропагандистская акция. В действительности гитлеровцы и не думали возвращать похищенную святыню. По сути, она находилась под арестом. Якобы в целях безопасности икона по-прежнему хранилась в военной комендатуре, в запертом стеклянном ящике. Только по воскресеньям в 9 часов утра ее доставляли на службу в Троицкий собор, а в 6 вечера конвоировали на прежнее место.

Ценные сведения о плененной святыне нашел в архиве управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области сотрудник ФСБ Станислав Бернев. Главным образом это агентурные донесения, показания свидетелей и публикации оккупационных газет. При сопоставлении найденных материалов с документами из архива штаба Розенберга каких-либо существенных расхождений мы не обнаружим.

В начале 1944 года, перед тем как бежать из Пскова, фашисты вывезли все имевшиеся там культурные ценности, включая и чудотворную икону Тихвинской Божией Матери. Ее увез в Ригу высокопоставленный сотрудник оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга оберштурмфюрер Цвибель. Следует сказать, что в Риге тогда базировался один из филиалов оперативного штаба – главная рабочая группа «Остланд». В Латвии Тихвинская икона была передана на попечение епископу Рижскому Иоанну (Гарклавсу). Но уже через полгода владыка и его 15-летний приемный сын Сергей вместе с немцами покинули Ригу, увезя с собой и святую икону. В конце февраля 1945 года они прибыли в Ратибор.

Здесь следует кое-что прояснить. Дело в том, что, после того как авиация союзников разбомбила резиденцию оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, располагавшуюся в берлинском округе Шарлоттенбург на Бисмаркштрассе, Альфред Розенберг эвакуировал большую часть своего персонала, а также награбленные в оккупированных странах Европы книжные собрания и архивные фонды в силезский городок Ратибор. Так что епископ Рижский Иоанн оказался в Ратиборе отнюдь не случайно. Все это говорит о том, что гитлеровцы до самого последнего момента старались не выпускать Тихвинскую икону.

Протоиерей Сергий Гарклавс с Тихвинской иконой Пресвятой Богородицы

Окончание войны застало епископа Иоанна в Судетах, в чешском городе Яблонец, куда съехалось много православных священников из Прибалтики, включая архиепископа Даниила. Обсудив создавшуюся ситуацию, они написали коллективное письмо в Москву патриарху Алексию с просьбой оказать им содействие в возвращении в СССР. Для пересылки письма по адресу они сдали его в советскую военную комендатуру Яблонца. Однако прошло более двух месяцев, а патриарх все не отвечал. Авторам письма это показалось (и небезосновательно) плохим предзнаменованием, и они перебрались из Яблонца в Германию, в американскую зону оккупации.

Святая икона и ее хранители находились в Германии с 1945 по 1949 год. Первым местом пребывания иконы был г. Амберг.

Из Амберга путь лежал в Херсбург (под Нюрнбергом). Все это время владыка Иоанн (Гарклавс) со святою иконою объезжал лагеря русских в городах Вюрцбург, Штутгарт, Мюнхен, Ганновер, Карлсруе и др.

При перевозке и переносах чудотворной иконы по благословению епископа Иоанна ее с благоговением и бережно носил иподиакон Сергий Гарклавс (ныне протоиерей Православной Церкви в Америке), хранитель Тихвинской иконы, приемный сын владыки Иоанна.

Очевидцы рассказывали о следующем случае. В городе Карлсруе служили молебен, за которым присутствовало 2–3 тысячи православных, вывезенных немцами из родных мест. Одна из русских женщин, очень почитавшая Пресвятую Богородицу, слезно молясь Ей, просила указать хотя бы место погребения сына, ушедшего солдатом на войну и попавшего в немецкий плен. Несчастная мать, припав к чудотворной иконе, горячо молилась. Встав после молитвы, женщина вдруг увидела молодого человека, усердно молившегося перед иконой. Лица его она не видела, но в сердце матери явилось доброе предчувствие. Когда молившийся повернулся в ее сторону, она от «нечаянной радости» чуть не лишилась чувств: это был ее, казалось, навсегда потерянный родной сын. Пречистая Богородица не презрела их молитв и непостижимыми для нас путями вернула матери сына живым и здоровым.

Чудотворный образ Царицы Небесной посетил многие города Германии, принося десяткам и десяткам тысяч страждущих и обездоленных радость и утешение.

В 1949 году чудотворная икона и ее хранители кораблем прибыли в Нью-Йорк. Морское путешествие продолжалось три недели.

Первое время владыка Иоанн (Гарклавс) служил в Нью-Йоркском православном приходе. В 1955 году он был возведен в сан архиепископа, а в 1956 году определен в Чикагско-Миннеапольскую епархию, кафедра которой находится в Чикаго. Резиденция архиепископа Иоанн, где хранилась Тихвинская чудотворная икона, находилась при чикагском Свято-Троицком кафедральном соборе. В 2004 году отец Сергий Гарклавс передал икону Русской Православной Церкви.

Подведем итоги.

На территории Северо-Запада Русская Православная Церковь в годы войны пережила возрождение. Оно совершалось в тяжких условиях движения фронта, блокады Ленинграда, оккупации, народных страданий. Несмотря на все трудности, Русская Православная Церковь на Северо-Западе стремилась сохранять каноническое единство и патриотическую позицию, которая, в зависимости от конкретных условий, могла проявляться по-разному.

Большинство священнослужителей старались сохранять лояльность советской власти, несмотря на свирепые предвоенные преследования, поддерживая линию патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия и трезво понимая, что при полной победе немцев русский народ и Русская Православная Церковь обречены на полное уничтожение.

Значительная часть тех священников и иерархов, которые первоначально поддержали немецкую власть, сделали это, исходя из горького довоенного опыта гонений и из ложной надежды на то, что с немецкой помощью удастся восстановить дореволюционную Россию – «великую и неделимую». Когда эти чаяния были обмануты гитлеровско-розенберговской расистской политикой, большая часть из них так или иначе старалась дистанцироваться от нацистов и поддерживать силы сопротивления.

Судьба Тихвинской иконы Божией Матери показывает, с одной стороны, хищническую политику нацистов и их стремление играть на религиозных чувствах народа, с другой – религиозный подъем и самоотвержение простых русских людей, в тяжелейших условиях сохранивших святыню для будущих поколений.