Передача танков. Митрополит Николай (Ярушевич) напутствует воинов

 

Всем известно, что Великая Отечественная война началась 22 июня 1941 года. Но не столь многие знают, что это воскресенье было по церковному календарю неделей всех святых, в земле Российской просиявших. Этот праздник был установлен в преддверии жестоких гонений и испытаний для Русской Церкви и явился своеобразным эсхатологическим знамением мученического периода в истории России, но в 1941 году он промыслительно явился началом освобождения и возрождения Церкви. Русские святые стали той духовной стеной, которая остановила бронированную немецкую машину с оккультной свастикой.

В первый же день войны, за 11 дней до сталинской речи, без всякого нажима властей, сугубо по своей инициативе, патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) написал свое знаменитое «Послание пастырям и пасомым христианской Православной Церкви».

«Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству… Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге пред Родиной и верой и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им по плоти и вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом… Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших души свои за народ и Родину… Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины»[1].

Значение этого послания трудно переоценить. Гонимая Православная Церковь сама протягивала руку помощи, но не столько атеистической власти, сколько заблудшему и несчастному русскому народу. В послании местоблюстителя Сергия речь идет только о народе и о всенародном подвиге, ни слова о вождях, которые в это время практически безмолвствовали. Восстанавливался в своем значении русский православный патриотизм, гонимый, оплевываемый и осмеиваемый космополитами-коммунистами. От воспоминания святых вождей русского народа Александра Невского и Димитрия Донского в речи местоблюстителя нить протягивается к соименным правительственным орденам и к сталинским словам из речи от 3 июля 1941 года: «Под знаменами Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского – вперед к победе!»

Местоблюститель митрополит Сергий прозорливо разглядел антихристианскую сущность фашизма. Вот лишь один пример отзывов Гитлера о христианстве: «Ветхий Завет, Новый Завет или даже просто слова Христовы… все это один и тот же жидовский обман»[2]; «По своему происхождению эта религия – еврейская, вынуждающая людей гнуть спину по звуку церковного колокола и ползти к кресту чужого Бога»[3]; «Римское государство было уничтожено христианством: так называемая религия Павла революционизировала рабов и римское недочеловечество и заложила фундамент… псевдобольшевизма»[4]. И как оргвывод – заявление Гитлера в кругу своих соратников (1933): «Ничто не удержит меня от того, чтобы искоренить христианство в Германии, истребить его полностью вплоть до мельчайших корешков… Для нашего народа имеет решающее значение, будет ли он следовать жидовскому христианству с его мягкотелой социальной моралью или – героической вере в бога природы, бога собственного народа, бога собственной судьбы, собственной крови»[5].

Как справедливо заметил глубокий исследователь истории Церкви ХХ века М.В. Шкаровский, «поражает глубокая, прямо-таки звериная ненависть Гитлера ко всему связанному с христианством, в котором он не видел ничего положительного»[6].

Одним из проводников антихристианской политики фюрера являлся рейхсляйтер Борман, который в своем письме гауляйтерам «Отношение национал-социализма и христианства» писал: «Национал-социалистическое и христианское мировоззрение несовместимы. Национал-социализм признает силы природы как "всемогущество” и отвергает личностного Бога… Лишь в случае полного устранения влияния Церкви народ и Рейх могут быть уверены в прочности своего будущего»[7].

К этому нечего добавить кроме того, что слова Гитлера и Бормана удивительно созвучны высказываниям их большевистских коллег В.И. Ленина, И.В. Сталина, Е.М. Ярославского и прочих о «религиозной сивухе», о «черносотенной сволочи», которую надо расстрелять, о последнем попе, которого Н.С. Хрущев собирался показать по телевизору. Однако для христианства, как и для человечества в целом, нацизм был гораздо более опасным врагом, чем большевизм. Как справедливо отметил отец Сергий Булгаков, «гитлеризм как религиозное явление есть еще более отрицательное, чем даже воинствующий атеизм большевизма, он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм, поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть своеобразное явление религиозной жизни»[8].

Итак, выбор местоблюстителя митрополита Сергия был не случаен, он исходил не из политической конъюнктуры, а из глубин христианского мировоззрения, подлинно патриотического в своей сути. Митрополит Сергий вдыхал в души русских людей веру в победу и надежду на Божий Промысл: «Но не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу… Господь нам дарует победу». Устами местоблюстителя Церковь объявляла судьбу народа своей: «Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг… »[9].

Особенно велик был подвиг ленинградского духовенства. Богослужение в соборах и кладбищенских церквях Ленинграда совершались под артобстрелом и бомбежками; по большей части ни клир, ни верующие не уходили в убежища, только дежурные постов ПВО становились на свои места. Едва ли не страшнее бомб были холод и голод. Службы шли при лютом морозе, певчие пели в пальто. От голода к весне 1942 года из шести клириков Преображенского собора в живых остались лишь двое. И, тем не менее, оставшиеся в живых священники, по большей части преклонного возраста, несмотря на голод и холод, продолжали служить. Вот как вспоминает И.В. Дубровицкая о своем отце –протоиерее Владимире Дубровицком, служившем в Николо-Богоявленском соборе Ленинграда: «Всю войну не было дня, чтобы отец не вышел на работу. Бывало, качается от голода, я плачу, умоляя его остаться дома, боюсь – упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ: "Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить”»[10].

Следствием самоотверженного служения клира в блокадном Ленинграде явился подъем религиозности народа. В страшную блокадную зиму священники отпевали по 100–200 человек. В 1944 году над 48% покойников было совершено отпевание.

Духовенство участвовало в рытье окопов, организации противовоздушной обороны, в том числе и в блокадном Ленинграде. Вот всего один из примеров: в справке, выданной 17 октября 1943 года архимандриту Владимиру (Кобецу) Василеостровским райжилуправлением, говорилось: «Состоит бойцом группы самозащиты дома, активно участвует во всех мероприятиях обороны Ленинграда, несет дежурства, участвует в тушении зажигательных бомб».

Еще одним из вкладов духовенства и верующих в оборону города явился сбор средств. К 15 января 1943 года только в осажденном и голодающем Ленинграде верующие пожертвовали в церковный фонд для защиты 3 182 143 рубля, а всего православные жители Ленинграда пожертвовали около 16 миллионов рублей[11].

Особо следует сказать о патриотической деятельности митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), будущего патриарха. Несмотря на многократные предложения об эвакуации, он не покинул блокадного Ленинграда и свою многострадальную паству, вместе с ней он переживал голод и холод, нисколько не используя своего высокого положения. Поразителен следующий факт: когда зимой 1942–1943 года у иконы святителя Николая во Владимирском соборе неизвестный оставил узелок со 150 николаевскими десятками – целое состояние в условиях осажденного города, – то все это богатство митрополит Алексий передал в фонд обороны Ленинграда. Для себя лично он не просил ничего, единственная его просьба – немного вина и муки для богослужения. В своих обращениях к жителям блокадного Ленинграда он поддерживал их волю и веру в победу. Особенное значение имели его обращения к пастве, оказавшейся на территории, оккупированной немцами. Так, в пасхальном послании 25 апреля 1943 года владыка пишет: «Продолжайте же, братие, подвизаться за веру, за свободу, за честь Родины; всеми мерами, и мужчины, и женщины, помогайте партизанам бороться против врагов, сами вступайте в ряды партизан, проявляйте себя как подлинно Божий, преданный своей Родине и своей вере народ»[12].

Эти воззвания давали свои плоды. Многие священники, оказавшиеся на оккупированной территории, активно боролись против немецких захватчиков. В докладе А.Ф. Шишкина, посланного митрополитом Алексием (Симанским) «инспектировать» приходы только что освобожденных в 1944 году Гатчинского и Павловского районов, значится: «В ком билось сердце патриота Родины и кому действительно дорога была Русь, святым Владимиром крещенная, тот и в немецком плену любил ее паче жизни своей и умер как истинный патриот. Таковыми были, например, священник А. Петров (г. Гатчина) и священник М. Суслин (село Орлино). Оба они расстреляны немцами»[13]. Это всего лишь два примера из многочисленных свидетельств о патриотической деятельности священнослужителей Северо-запада. Так, в селе Ящера Гатчинского района немцами за антифашистскую агитацию были расстреляны священники Василий Романов и Алексий. Служивший в Гатчине протоиерей Феодор Забелин, спасая советского разведчика от немецкой погони, спрятал его в алтаре храма[14].

Замечателен подвиг иерея Феодора Пузанова. Вначале он служил в селе Бродовичи-Заполье Псковской области. Во время карательной акции фашисты сожгли его храм. Местные жители спрятали отца Феодора и переправили к партизанам. Благодаря Псковской миссии он был назначен священником в церкви с. Хохловы Горки Порховского района. Как говорится в справке митрополита Ленинградского Алексия, «во время оккупации священник Пузанов имел связь с партизанами, давал им хлеб, снабжал одеждою, давал им сведения о положении дел, о действиях немцев и т.д.»[15]. По другим сведениям, отец Феодор смог в оккупированной немцами Псковской области собрать на строительство церковной танковой колонны «Димитрий Донской» денег и ценностей на полмиллиона рублей и переправить их через партизан на большую землю[16]. Само по себе это необычайный подвиг – собрать такую сумму в разоренной, оккупированной Псковщине, где крестьяне зачастую питались травой и уходили на десятки километров в поисках работы и пропитания. Однако едва ли не большим подвигом является спасение им от угона в немецкую неволю жителей Хохловых Горок. В феврале 1944 года немецкие военные власти издали приказ об эвакуации всего прихода, и приход под руководством отца Феодора двинулся в путь. Когда немецкие конвоиры поручили отцу Феодору Пузанову под строгую ответственность довести своих прихожан до намеченного пункта и оторвались от конвоируемых, тот «пригласил желающих вернуться с ним вместе по домам, а там будь что будет. Все как один последовали за ним и вернулись на свои места. Немцы были уже далеко и, видимо, не рискнули возвращаться за убежавшими от них»[17].

Характерно, что помощь партизанам оказывали даже те священнослужители, которые не имели никаких причин любить советскую власть, поскольку подвергались при ней репрессиям. Так, священник Алексий Кибардин за принадлежность к иосифлянской оппозиции отбыл пять лет лагерей (1931–1936), с 1936 года находился в ссылке. В 1942–1944 году служил в Покровской церкви села Козья Гора Осьминского района, в котором было много партизан. В октябре 1943 года на территории нескольких прилегающих сельсоветов был даже создан партизанский край. Командир отряда И.В. Скурдинский (после войны – председатель Осьминского райисполкома) и комиссар И.В. Ковалев (в конце 1940-х – 1950-е годы – секретарь Осьминского райкома партии) хорошо знали отца Алексия Кибардина и неоднократно приходили к нему домой с целью получения помощи деньгами, хлебом, мукой и другими продуктами. Первая их встреча произошла летом 1942 года. 12 июля отца Алексия пригласили на Петров день в д. Велетово. После службы в местной часовне и посещения домов крестьяне собрали ему зерна, муки и хлеба. И в ночь с 13 на 14 июля в Козью Гору пришли десять партизан, попросив хлеба и предупредив, что их посещение следует хранить в тайне. Священник отдал им весь хлеб. Через три недели партизаны пришли снова во главе с комиссаром отряда, который предупредил отца Алексия, чтобы он впредь не говорил в проповедях о репрессиях священников в 1930-е годы и не побуждал местных жителей крестить «взрослых детей» 7–10 лет и старше. На вопрос батюшки, о чем же следует читать проповеди, Ковалев, по его свидетельским показаниям 1950 года, ответил: «Я сказал, чтобы читали то, что написано в русском Евангелии». В этот раз партизаны попросили также собрать и передать им в назначенное время 6 тысяч рублей, что отец Алексий и сделал. Затем священник передал в отряд еще 10 тысяч рублей. В дальнейшем партизаны приходили неоднократно, последний раз – в октябре 1943 года, и каждый раз получали какую-либо помощь[18].

В ходатайстве 24 жителей Красного Села от 31 января 1945 года о возобновлении богослужения в церкви благоверного князя Александра Невского отмечалось, что в 1941–1944 годах в этом храме при немцах ежедневно священник отец Иоанн совершал «по уставу положенное богослужение, молясь за страну родную, за наших бойцов в Красной армии и, вполне понятно, за свою советскую власть трудящихся. Молитвы за всех нас были усердны о даровании скорой победы нашей Красной армии и свободы от напавших на нас злодейски гитлеровцев»[19]. И таких примеров было немало. Митрополит Алексий не случайно пишет в пасхальном послании 1944 года: «С радостью услышал я о преданности вере, о верности Родине многих пастырей за все время пребывания в фашистской неволе… Также отрадно было узнать о том, что многие священники и миряне бестрепетно всеми имевшимися у них способами боролись против засилья оккупантов: помогали партизанам, укрывали их от врагов»[20].

Однако не может не возникнуть законный вопрос: неужели все священнослужители на оккупированной территории придерживались патриотической и просоветской позиции? Справедливость принуждает нас дать отрицательный ответ. Некоторые священнослужители выступали при немцах явно с антисоветских позиций, подписывали антисоветские документы; в проповедях они охотно рассказывали о преследовании Церкви советской властью и провозглашали Адольфа Гитлера богоизбранным вождем. Однако лишь меньшая часть их были беспринципными коллаборантами. Большинство держалось патриотической платформы, их идеалом была Россия «единая и неделимая».

Весьма своеобразным русским патриотом был игумен Павел (Горшков), наместник Псково-Печерского монастыря. В прошлом он был участником Белого движения и поэтому не имел никаких оснований любить советскую власть. Во время немецкой оккупации он подготавливал антисоветские документы, подписывал официальные приветствия нацистским властям и в то же время поддерживал тайную связь с партизанами. Игумен Павел переправлял целые возы продовольствия через жительницу Пскова А.И. Рубцову, которая очень почитала Псково-Печерский монастырь. Ее арестовали немцы в 1943 году, на допросах она держалась стойко и не выдала никого. Ее расстреляли. По свидетельствам жителей Печор, игумен Павел прятал в помещении монастыря рацию, через которую на другую сторону фронта сообщались сведения, полученные иеромонахами монастыря на приходах[21].

Однако можно говорить о своеобразной патриотической позиции и тех священнослужителей, кто не поддерживал непосредственно партизан и не включался в подпольную работу. Особенно это справедливо для истории Псковской миссии. Она была образована на территории Прибалтийского экзархата (особой митрополичьей области), который был создан в феврале 1941 года. Возглавил экзархат сподвижник патриаршего местоблюстителя Сергия (Страгородского) митрополит Сергий (Воскресенский), который неоднократно арестовывался в 1920–1930-е годы. Митрополит Сергий не эвакуировался, а остался в Прибалтике. Он приветствовал приход немецких войск, высказывая следующее: «Советская власть подвергла Православную Церковь неслыханному гонению. Ныне на эту власть обрушилась кара Божия»[22]. Неоднократно экзарх подписывал антисоветские документы и декларации. Однако есть ряд свидетельств в пользу того, что он остался в Прибалтике с прямого согласия местоблюстителя и, возможно, не без согласования с НКВД. По крайней мере, руководитель советской разведки Павел Судоплатов в своих мемуарах, вышедших в 1995 году, вспоминал: «Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей Православной Церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 1930-х годах обновленческой Церкви Житомирского епископа Ратмирова и блюстителя патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В.М. Иванова и И.И. Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии "священнослужителя”. От него поступала информация о "патриотическом настрое” церковных кругов»[23]. Возможно, Судоплатов кое-что преувеличивает, но если все это и правда, то подобные действия местоблюстителя, судя по его характеру, не носили характера безоглядной капитуляции. С другой стороны, и поведение патриаршего экзарха Сергия (Воскресенского) нельзя осмыслить с точки зрения обыкновенного коллаборационизма. Широко известна его фраза: «Не таких обманывали, с НКВД справлялись, а этих колбасников перехитрить нетрудно»[24]. Линия экзарха заключалась в извлечении максимальной пользы для Церкви из сложившейся ситуации – ухода атеистической советской власти и готовности военной администрации разрешить открытие церквей и церковную деятельность в обмен на антисоветские декларации. Для проведения этой линии ему приходилось лавировать между требованиями нацистских властей и канонической лояльностью патриаршему местоблюстителю Сергию. Просоветские заявления местоблюстителя он объяснял для немцев прямым давлением НКВД. Вместе с тем, он и подчиненное ему духовенство пытались истолковать их в патриотическом духе, прежде всего – знаменитую декларацию 1927 года и слова «ваши радости – наши радости»: «Каждый вдумчивый человек поймет, что радости и неудачи Советского Союза в целом не одно и то же, что радости и неудачи советского правительства. Всякое правительство, в том числе и советское, может принимать решения ошибочные, несправедливые, слишком, быть может, суровые, которым Церковь вынуждена будет подчиниться, но которым она не может радоваться. Приписывать митрополиту Сергию намерение признать успехи советской власти в деле антирелигиозной пропаганды успехами Церкви, по крайней мере, неостроумно и нечестно. Мы советуем всем, кого смущает послание митрополита Сергия, прежде всего, внимательно прочитать это послание. Мы уверены, что все те, для кого Церковь Христова – "мир и тихая пристань”, а не орудие политической и классовой борьбы, кто осознает серьезность совершившегося в нашей стране, кто верует в десницу Божию, неуклонно ведущую каждый народ к предназначенной ему цели, подпишутся под основными мыслями митрополита Сергия. Ибо разве не пора выполнить завет почившего Святейшего Патриарха Тихона – поставить нашу Церковь в правильное отношение к советскому правительству и тем дать Церкви возможность законного и мирного существования? Разве мы не должны, оставаясь православными, помнить свой долг быть гражданами Союза?» Следует признать, что данный документ не отличается лояльностью по отношению к немцам. До конца своих дней митрополит Сергий (Воскресенский) возносил за богослужением имя патриаршего местоблюстителя, а затем и патриарха Сергия и разрешил подчиненному ему духовенству не поминать его лишь под сильнейшим немецким нажимом и после заявлений местоблюстителя Сергия с осуждением его деятельности. С другой стороны, и реакция митрополита Сергия (Страгородского) на поведение митрополита Сергия (Воскресенского) была достаточно мягкой: ему лишь предлагалось… предоставить объяснения, что естественно в условиях фронта, разделявшего их, было невозможно. О патриотической (хотя и антисоветской) позиции экзарха Сергия (Воскресенского) сохранилось множество свидетельств. Так, на совещании в октябре 1943 года майор СД Поздняков сообщил своему начальству следующую информацию: «Недавно преосвященный посвятил свою проповедь одной из заповедей "Не осуждай – не осужден будешь”, призывая верующих к тому, чтобы они не осуждали тех, кто проявляет недовольство существующим порядком, и никуда об этом не сообщали. А проповедь о помощи ближним… была направлена к тому, чтобы побудить слушающих "оказывать помощь семьям, кормильцы которых погибли от рук басурманов”»[25]. А за три дня до трагической гибели (28 апреля 1944 года) митрополит Сергий в своей проповеди прямо говорил: «Нашу святую Русскую землю попирают враги. Близится час – и, поставленные на колени, они будут просить у нас прощения. Но мы будем тогда так же тверды и немилосердны, как они теперь к нам»[26]. Большинство исследователей согласны с тем, что митрополита Сергия (Воскресенского) убили агенты СД[27]. Приведем мнение, выраженное в таком фундаментальном исследовании, как «История христианства» И.-В. Майера: эксперты считают, что митрополит Сергий был убит по приказу Берлина. После перелома в войне, случившегося после битвы под Сталинградом, эта неудобная личность, которая упрямо ссылалась на Московский Патриархат, уже являлась не помощью, а помехой[28]. По воспоминаниям некоторых очевидцев, дополнительной причиной убийства митрополита Сергия было то, что он не допустил разграбления немцами Свято-Духова монастыря[29].

Возникает вопрос: почему, тем не менее, немецкие власти в 1941 году остановили свой выбор на экзархе Сергии (Воскресенском)? Ведь они могли опереться на Германскую епархию Русской Зарубежной Церкви во главе с архиепископом Серафимом (Ляде), тем более что он и другие представители духовенства Германской епархии неоднократно проявляли заинтересованность в миссионерстве на оккупированной территории. Кроме того, до 1940 года на территории Прибалтики существовали Эстонская и Латвийская епархии Константинопольского Патриархата, и их митрополиты – Августин и Александр – претендовали на возвращение status quo. Однако немцы поддержали Сергия. Поддержали потому, что не доверяли архиепископу Серафиму из-за монархической позиции Русской Зарубежной Церкви и ее установки на воссоздание Великой России, а митрополиту Августину – из-за связей Константинопольского Патриархата с Англией.

Поддержку немцев митрополит Сергий (Воскресенский) использовал для возрождения церковной жизни, и прежде всего для открытия храмов. Перед войной в Пскове и Псковской области действовали всего пять храмов. К началу 1942 года на оккупированных землях Псковщины был уже 221 храм с числом священников 84. Клириков не хватало, поэтому один священник окормлял два-три прихода.

(Окончание следует.)