Статья «Историко-канонический разбор обновленчества» представляет собой 29 листов текста, отпечатанного на портативной пишущей машинке через два интервала на одной стороне листа (копирочный экземпляр, синий; частично угасающий текст). По хронологии излагаемых событий документ датируется периодом между 7 апреля 1925 года, то есть датой преставления Святейшего Патриарха Тихона, и октябрем 1925 года, временем, на которое намечался второй обновленческий Собор.

Письмо, начинающееся словами «Дорогой друг и брат», отпечатано на пишущей машинке с обычным шрифтом, через один интервал на двух листах с обеих сторон, содержится в деле в двух экземплярах. Порядок листов в деле не всегда соответствует содержанию документа. Письмо датируется периодом после августа 1923 года (создание обновленческого Синода). Поскольку несколько раз упомянутый в письме Святейший Патриарх Тихон ни разу не назван «покойным», а кончается письмо весьма оптимистическим признанием торжества Православия в Москве, условно можно предположить, что оно написано до кончины Патриарха, за которой последовали новые нестроения в Русской Православной Церкви. Однако абсолютно достоверной верхней хронологической границей является лишь 1/14 января 1927 года – дата смерти епископа Антонина (Грановского), который упоминается как активный деятель обновленческого раскола.

Документы составлены, по-видимому, разными авторами. Автор статьи обнаруживает большую осведомленность не только в изложении порядка событий, но и в их каноническом осмыслении, приводит подробные ссылки как на церковные каноны и послания иерархов Православной («тихоновской») Церкви, так и на программные документы и заявления обновленческих организаций и их лидеров.

Автор письма, вероятно, мирянин из активных прихожан; он оценивает события, скорее, с нравственной стороны, причем, как правило, весьма эмоционально.

Объединяет эти два на первый взгляд непохожих документа одна весьма характерная черта: автор статьи, богослов, знаток церковных канонов, и просто образованный православный мирянин за броскими популистскими лозунгами лидеров обновленческого движения, с одной стороны, и всей непорядочностью поведения и нечистоплотными методами борьбы обновленцев за власть – с другой, за расколами и внутрипартийной борьбой внутри обновленческого лагеря, за скандальной историей с женатым епископатом и второбрачием духовенства сумели увидеть главный внутренний порок всего обновленческого движения в целом, сделавший неизбежным его крах. Речь идет о пренебрежении Священным Преданием Церкви, непризнании его авторитета и непреходящей значимости для любой исторической эпохи, о разрыве живой церковной традиции, о нежелании понять и принять реальный исторический и духовный опыт, накопившийся за весь период естественного возрастания Церкви как живого Богочеловеческого организма.

И тот, и другой авторы видят в обновленчестве как явлении церковной жизни опасную тенденцию к введению новых догматических положений, не рассматривавшихся Вселенскими Соборами, положений, основанных на понимании христианства как практического руководства к построению Царства Божия на земле в сей временной жизни в духе христианского социализма и коммунизма, с опорой на самостоятельную деятельность человека на этом поприще, не зависимую от Божественной благодати, при полном непонимании смысла веры как личного пути ко спасению и богообщению в вечности.

Татьяна Суздальцева

Историко-канонический разбор обновленчества[1]

Епископ Антонин (Грановский)

12 мая 1922 года[2] Святейший Патриарх Тихон обратился к митрополиту Ярославскому Агафангелу с предложением следующего содержания: «Ввиду крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей по привлечении меня к гражданскому суду, считаю полезным для блага Церкви поставить Ваше Преосвященство временно, до созыва Собора, во главе церковного управления. На это имеется согласие гражданской власти».

Точный смысл патриаршего акта совершенно ясен. Святейший Патриарх был привлечен к гражданскому суду по обвинению в статьях закона, грозивших неизбежной строгой изоляцией. Управлять Церковью фактически для него становилось невозможным. Неизвестно было, как окончится начатое против Святейшего Патриарха следствие и можно ли вообще надеяться на прекращение изоляции.

При таком положении, осложненном общим состоянием церковного дела, польза Церкви и определение Собора 1917–1918 годов от 28 июля / 10 августа 1918 года (в приложении к § 8: О заступании, в случае нахождения патриарха под судом, его места в Свящ[енном] Синоде и Высшем Церковном Совете старейшего из иерархов) с необходимостью требовала назначения заместителя.

Но тогдашнее состояние Церкви без органов высшего церковного управления при патриархе, исключительное само по себе и совершенно не предусмотренное конституцией патриаршего управления, свое полное разрешение могло получить только на новом Поместном Соборе Русской Церкви, от установленного срока для созвания какового прошел целый год[3] и ожидаемое созвание которого явилось крайне желательным и необходимым. Ввиду всего этого слова Святейшего Патриарха в отношении преосвященного Агафангела «поставить временно до созыва Собора» являются точно соответствующими данному моменту жизни Русской Церкви и установленной Собором 1917–1918 годов конституции патриаршего правления.

Святейший Патриарх не отрекался от патриаршества, какой смысл хотят придать его словам деятели обновленчества, не снимал с себя обязанности патриаршего служения; он делал лишь то, что требовало от него постановление Собора 1917–1918 годов при случае привлечения патриарха к суду и что позволяли ему сделать условия тогдашней церковной жизни, предоставляя очередному Поместному Собору заняться соответствующей конституцией церковного управления при патриархе.

Между тем обновленчество, или действовавшая тогда группа священников «Живая церковь», поспешило с крайней быстротой воспользоваться текущим моментом для захвата церковной власти в свои руки.

Без всяких предварительных сношений с Святейшим Патриархом или поставленным им заместителем, находившимся в то время в Ярославле, 10 мая эта группа обращается во ВЦИК к тов. Калинину со следующим отношением: «Настоящим доводится до сведения Вашего, что, ввиду устранения патриархом Тихоном себя от власти, созывается Высшее Церковное Управление, которое 15 мая приняло на себя ведение церковных дел в России, – ВЦУ. Прот. Введенский, свящ. Калиновский и Белков, псаломщик Стадник».

Таким образом, 12 мая Святейший Патриарх поставил во главе церковного управления своего заместителя митрополита Ярославского Агафангела, а 15 мая официально уже сорганизовалось ВЦУ, никакою каноническою властию не уполномоченное на свое существование. Этот очевидный акт своего самочиния означенная группа тотчас же подтвердила в своей докладной записке Святейшему Патриарху. «Ввиду устранения Вашего Святейшества, – писалось в этой записке, – от управления церковного впредь до созыва Собора, с передачей власти одному из старейших иерархов, фактически Церковь осталась без всякого управления, что чрезвычайно губительно отражается на течении наличной общественной жизни и московской в частности, порождается этим смущение умов. Мы, нижеподписавшиеся, испросивши разрешения государственной власти в лице тов. Калинина о создании Высшего Церковного Управления, настоящим сыновне испрашиваем благословения Вашего Святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка в делах управления Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас же вступит в исполнение своих обязанностей. К работе в канцелярии мы привлечем временно до окончания сформирования, под главенством Вашего заместителя, находящихся на свободе святителей. Введенский, Белков, Калиновский».

Из снесения с предыдущим документом ясно, что сначала обновленческая группа объявила себя ВЦУ, предварительно зная о постановлении Святейшего Патриарха поставить во главу управления Русской Церковью митрополита Агафангела, потом довела об этом до сведения ВЦИК через тов. Калинина и наконец уже стала просить на все сделанное благословения Святейшего Патриарха, обещая не мешать патриаршему заместителю в исполнении своих обязанностей. Таким образом, самочинный характер деяния становится очевидным. Очевидна и цель обращения к патриарху означенной группы, считающей Святейшего Патриарха с 12 мая отрекшимся от патриаршей власти и потому не имеющим уже формально права на какие-либо церковные распоряжения. Группа желала подвести канонические основания под свои действия хотя бы задним числом. Поэтому она «сыновне» испрашивает разрешения на объявленное самочинно Высшее Церковное Управление, обещает не препятствовать патриаршему заместителю в исполнении своих обязанностей. Между тем, патриарх для означенной группы в данный момент уже не существовал и распоряжения его не могли иметь самодовлеющей канонической силы; к патриаршему заместителю, имеющему для группы в данный момент значение канонического представителя церковной власти, группа по означенному вопросу не желала обратиться, несмотря на полную возможность, по близости расстояния до Ярославля, в короткое время сделать это. Ясно, что группа преследовала своеобразные цели, далекие от канонических путей церковной жизни, и методом своих действий избрала обман как в отношении Святейшего Патриарха, так и его заместителя. Патриаршее благословение для группы было излишним, а обещание свое относительно патриаршего заместителя она не имела намерений исполнять, так как не желала теперь уже с ним сноситься.

На подобные неканонические действия группы Святейший Патриарх мог бы ответить каноническим запрещением (как полноправный носитель церковной власти до фактической передачи ее митрополиту Агафангелу). Но, стремясь найти мирный исход из создавшегося положения, не подозревая обмана и желая считать группу действующей в целях церковного блага, Святейший Патриарх в своей ответной резолюции на докладную записку канонически корректировал деяние группы, дав ей возможность законным путем приложить свои силы к благоустроению церковной жизни: «Поручается поименованным ниже лицам принять и передать высокопреосвященнейшему митрополиту Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его приезда, временно, преосвященному Леониду, епископу Верненскому, при участии столоначальника Невского. Для ускорения моего переезда и помещения в патриаршем доме высокопреосвященнейшего Агафангела прошу отпустить архимандрита Анемподиста».

Таким образом, Святейший Патриарх лжеревнителям церковного благоустроения поручал принять и передать митрополиту Агафангелу синодскую канцелярию – не управление делами, как хотелось группе, не благословение на организованное группой ВЦУ, как о том просила группа, а лишь дано было поручение канцелярского характера.

Это поручение давало законную работу группе в канцелярии патриаршего управления, а добросовестное, церковно-каноническое исполнение ее могло ввести группу в активные сотрудники митрополита Агафангела при фактическом вступлении его в исполнение своих обязанностей патриаршего заместителя. Так патриаршая резолюция указывала выход из неканонического деяния группы, дав ей канцелярскую работу в настоящем и открывая в будущем возможность канонического сотрудничества митрополиту Агафангелу в управлении Русской Церковью, если бы этого пожелал патриарший заместитель.

Но, конечно, группе нужно было не то. Она считала себя на положении ВЦУ, и для нее была интересна только такая резолюция патриарха, которая бы благословляла и разрешала уже имеющееся ВЦУ.

Так как фактическая резолюция Святейшего Патриарха была далека от такого смысла, то оставалось одно – прибегнуть к уже начавшему практиковаться методу обмана и выдать положенную [резолюцию] за имеющую желательный для группы смысл. Поручение принять и передать канцелярию превращалось в поручение сформировать Высшее Церковное Управление, которое и формируется из трех вышепоименованных членов. Группа пишет епископу Антонину: «Нами подано патриарху Тихону заявление о полной приостановке в церковном управлении. Согласно резолюции Святейшего Патриарха, сформировано Высшее Церковное Управление. Поручается нам троим, с предоставлением права привлечения московских святителей во временное ВЦУ. Посему просим Ваше Преосвященство возглавить наше управление – ВЦУ. Прот. Введенский, Калиновский, Белков». Так в своеобразных целях было использовано патриаршее благословение, и якобы с разрешения Святейшего Патриарха стало существовать ВЦУ. Сейчас прикровенно оно еще называется временным, но это применение уже неоднократно практиковавшегося метода обмана. ВЦУ для группы – не временный орган самочинно захваченной власти, который должен быть реорганизован, или, точнее, канонически создан митрополитом Агафангелом, патриаршим заместителем, а самое настоящее, революционно законное Церковное Управление. Митрополит Агафангел не нужен этому органу. Ему нужно архиерейское возглавление, более подходящее для осуществления тех планов, которые намечались в будущей работе самочинного ВЦУ.

И вот, если в докладной записке Святейшему Патриарху писалось, что находящиеся в Москве на свободе святители будут привлечены к работе в канцелярии и притом временно и что патриаршему заместителю не будет оказано препятствий в исполнении своих обязанностей, то теперь епископ Антонин приглашается не «к работе в канцелярии», не «принять и передать синодские дела митрополиту Агафангелу», а решать полноправно церковные дела и «возглавить» самочинное ВЦУ, явившееся вместо благословенного Святейшим Патриархом «принять и передать синодские дела»; епископу Антонину предлагается возглавить ВЦУ, то есть стать тем, чем по существу дела мог быть канонически только один митрополит Агафангел или лицо, им на то специально уполномоченное. Теперь же без всяких сношений с митрополитом Агафангелом, с явным искажением содержания и смысла патриаршей резолюции и без каких-либо оговорок возглавление ВЦУ антиканонично предлагается епископу Антонину.

Последний, по долгу своего архиерейства и православной каноники, должен был войти в рассмотрение начавшегося дела, выяснить всю неканоничность безрассудного начинания группы и отклонить от себя предложение.

Но выбор группы оказался не ошибочным. Епископ Антонин выразил согласие на предложение и тем самым завершил безрассудное начинание: явилось самочинное ВЦУ, возглавляемое епископом.

После этого уже не оставалось никаких препятствий к дальнейшей деятельности самочинного ВЦУ как постоянного органа во всем разнообразии церковных отношений и церковной жизни, каковая деятельность, к сожалению, и началась.

Подводя лжеканонические основания для оправдания своего существования (мнимое разрешение патриарха), самочинное ВЦУ идеологически, как на необходимость своей организации, указывало на полную приостановку в церковном управлении, на то, что Церковь после патриаршего акта от 12 мая «фактически осталась без всякого управления», чем «порождается смущение умов» и что «чрезвычайно губительно отражается на течении наличной общественной жизни». Ложность этого идеологического основания ясна из того, что в момент подачи докладной записки и Святейший Патриарх имел еще возможность некоторого отношения к церковным делам, как свидетельствует самый факт посещения патриарха делегацией, представившей означенную записку, и митрополит Агафангел мог каждый день приехать в Москву, как он и ожидался Святейшим Патриархом, усиленно заботящимся о приготовлении для него помещения.

Во всяком случае, если бы за этим основанием и были хотя бы некоторые данные, оно само по себе не давало права на перетолковывание смысла патриаршей резолюции и не разрешало, без сношения с митрополитом Агафангелом, канцелярию превращать в ВЦУ.

Таким образом, со всею ясностью раскрывается антиканонический характер природы ВЦУ и логически неизбежный такой же антиканоничный характер его деятельности.

Это, по 1-му правилу Василия Великого, – самочинное сборище, собранное, составляемое непокорными пресвитерами и епископами; состояние, выводящее из церковного единения и лишающее благодати Божией, пребывающей в Церкви. По Василию Великому (правило 1), находящихся в самочинных сборищах следует исправлять приличным покаянием и обращением и паки присоединять к Церкви.

Понятно, что антиканоничная природа ВЦУ и его действий не могла укрыться ни от православного клира и мирян, ни от патриаршего заместителя митрополита Агафангела.

Православный епископат, клирики и миряне отказывали ВЦУ в признании и не принимали его распоряжений.

18 июля 1922 года патриарший заместитель митрополит Агафангел, как каноничный представитель церковной власти, обратился с посланием к архипастырям и всем чадам Православной Русской Церкви, в котором заявлял, что Святейший Патриарх своей грамотой поставил его во главе церковного управления, но что «явились в Москве иные лица и встали у кормила правления Русской Церковью. От кого и какие на то полномочия получили они, ему совершенно неизвестно, и потому он считает принятую ими на себя власть и деяния незакономерными», иначе сказать, неканоничными. Этим же посланием митрополит Агафангел предоставлял преосвященным архипастырям самостоятельно управлять своими епархиями и окончательно решать дела, которые прежде направлялись в Священный Синод, а в сомнительных случаях, писал он, обращайтесь к нашему смирению.

Таким образом, авторитетный голос патриаршего заместителя категорически отверг самочинное ВЦУ и указал канонический путь церковного управления в переживаемое тяжкое время. После этого авторитетного заявления носителя канонической церковной власти окончательно рухнули все к тому времени созданные лжеканонические и идеологические подпорки у обновленчества и его самочинного ВЦУ.

С этого момента ВЦУ и вся возглавляемая им группа не только уже по природе своей, но и по определению канонического церковного авторитета является антиканоничной властью, самочинным сборищем непокорных. Но для ВЦУ и возглавляемой им группы заявление митрополита Агафангела не могло, конечно, иметь благодетельного значения. Группа желала сохранить за собой власть и оставалась в своем антиканоничном положении.

Если раньше обновленческая группа действовала только самочинно по существу, то теперь она уже действует в каноническом разрыве с митрополитом Агафангелом, в противодействии ему, принужденному охранять Русскую Церковь от ее неканонических деяний особым посланием. Так она окончательно выделяется из Церкви Божией как группа, действующая особняком от установленного в Православной Русской Церкви чиноначалия, ложно выдающая имеющийся у нее орган ВЦУ за высшую каноническую власть в Русской Церкви. Вместе с тем, совершенно ясным становится обманный характер всех ее предыдущих действий. (Впоследствии означенный обманный характер действий был разоблачен Святейшим Патриархом в послании от 15 июля 1923 года, в котором Святейший Патриарх всенародно свидетельствовал, что от него было получено разрешение только на приведение в порядок канцелярии, а не на управление Церковью.) Пойдя на разрыв с носителями канонической власти по управлению Русской Церковью, обособившись в группу с самочинным церковным устроением, обновленчество неизбежно должно было встать в противоречие с канонами Церкви как во всей своей вообще церковной деятельности, так и особенно в том, что касается области канонических отношений к главе той или иной Поместной Церкви.

Все действия и мероприятия ВЦУ, работающего как полноправный орган высшей церковной власти, во всем разнообразии церковной жизни и деятельности, неизбежно совершались в нарушение основных норм канонического строя, требующего признания главы Поместной Церкви и действий в полном согласии и единении с ним[4].

Церковь едина. Она – тело Христово, единение веры и любви. «Се же есть живот вечный, да знают Тебе Единаго, Истиннаго Бога, и Его же послал еси Иисуса Христа»; «Да и тии вси едино будут якоже Ты, Отче, во мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут» (Ин. 17: 3, 21).

Познание Бога и общение с Ним в единстве веры и союзе любви является сущностью жизни членов церковного тела. Богопознание и богообщение составляют предмет исканий и упований верующих, а единство веры и союз любви – то необходимое единственное условие, при котором возможно достижение этого уровня. Поэтому единство веры и союз любви являются по самому существу своему внутренней природой церковного тела как великого вселенского организма Христова.

Этим единством веры и союзом любви Вселенская Церковь Христова связывается в единое неразрывное целое, пребывая во Христе как своей Главе и оживотворяясь Духом, на Сыне почивающим. Церкви Христовой дарована пребывающая в ней благодать Всесвятого Духа.

Нарушение того или иного из указанных условий искажает природу церковного тела, оно выводит нарушителей из благодатной стихии церковного организма, и только через покаяние, то есть сознание допущенного греха, в связи с обещанием воздерживаться от него, и Божие прощение возможно вновь быть причастником благодати Духа, оживляющего церковное тело.

На единстве веры и союзе любви как двух основных атрибутах, выражающих собою внутреннюю природу церковного организма, созидается жизнь Вселенской Христовой Церкви в ее историческом существовании, и все то, что в историческом прошлом активно нарушало какую-либо из означенных норм жизни, претендуя на исключительность в области положения и прерогатив вместо равенства по единению и любви, все это сначала само выводило себя из живого вселенского организма Христовой Церкви, а потом и внешне было отсекаемо соборным разумом Церкви. Так отсекли себя от единства веры все еретические толки, начиная с пресловутого арианства, питавшиеся некогда надеждой в своей исключительности быть общепризнанным исповеданием Церкви. Так отсекло себя от Вселенской Церкви католичество, поправшее, в жажде авторитета над всей Церковью, единение любви и доселе носящее в себя яд этой заразы.

Вся структура жизни Вселенской Христовой Церкви, согласно характеру и внутренней природе, проникнута двумя указанными свыше принципами. Эти принципы лежат в основе канона Вселенской Церкви, то есть тех правил, по которым святая Церковь от времен апостольских устрояет свою жизнь. Или же Церковь руководствуется, принимая, судя по обстоятельствам времени и места, нормы «икономии» и «акривии», то есть снисхождения и строгости к нарушителям церковного канона.

Так, согласно означенным принципам, полнота духовного ведения и власть Вселенской Церкви принадлежит не отдельным преемникам апостольского служения или определенной группе их, а всем им, вместе взятым, единству их, связанному любовью, иначе говоря, Вселенскому Собору. Главной задачей Вселенских Соборов было утверждение единства веры и определение правил, руководствующих членов Церкви к пребыванию в единстве веры и союзе любви.

Выходя из тех же принципов, высшей полнотой власти частных Церквей является Поместный Собор. Но Поместный Собор той или иной частной Церкви, в силу означенных принципов, уже значительно ограничен в сфере своей деятельности. Объем его прав простирается только на определенную часть верующих, принадлежащих к данной Поместной Церкви. Регулятором в его работе являются постановления прежде бывших Соборов, засвидетельствовавших догму веры и условия единения любви. Если Поместный Собор в постановлениях, касающихся веры и правил жизни, разошелся со Вселенскими Соборами, он тем самым погрешил бы против единства веры и любви и оказался бы через это вне единения со Вселенскою Церковью. Однако наблюдение единства веры и союза любви не исключает возможность различия в церковной практике, поскольку эта практика вызывается местными условиями жизни, не касается основ церковной жизни и не подрывает в корне устоев православного сознания.

Так, например, в нашей Церкви с самого начала ее существования утвердился обычай посвящать в епископы только монашествующих. Следуя в этом древней практике Вселенской Церкви, основанной на желании православного народа видеть в высоком сане святительства большее проявление нравственной высоты, Церковь наша, за особенность своей практики, не разделяемой во всей полноте прочими Восточными Церквами, никогда не осуждалась вселенским церковным сознанием и не упрекалась какой-либо из Православных Восточных Церквей. Но если бы, например, наша Церковь решила ввести вместо существующей практики совершенно противоположную ей, разрешила бы вводить в святительский сан живущих в браке[5] или разрешила бы второбрачие священнослужителей алтаря[6], то есть ввела бы то, что отринуто и осуждено вселенским церковным сознанием, она порвала бы единение любви со Вселенской Церковью и оказалась бы вне этого единения.

Каждая Поместная Церковь по вселенскому установлению имеет во главе первейшего святителя – патриарха, митрополита или архиепископа[7], а имеющиеся епархии представляют, каждая в известном смысле, самостоятельное целое, возглавляемое епископом. Жизнь Поместной Церкви совершается в строгом соответствии с указанными нами выше принципами.

Первенствующий является представителем Поместной Церкви во вселенском церковном организме, будучи ближайшим образом связью единства веры и любви с главами прочих Поместных Церквей и через них со всею Вселенскою Церковью. Ему исключительно принадлежит право утверждения избрания епископа (1 Всел. 4). Вот потому-то епископы епархий Поместных Церквей, самостоятельно в общении руководя жизнью порученной им Церковью епархии, не могут ничего творить без воли первенствующего такого, что имеет отношение ко всей Поместной Церкви, например, собирать Поместные Соборы, избирать и посвящать епископа в какую-либо из епархий области и т.п.[8] Само собой понятно, что это посвящение становится канонически возможным, если на него заранее дается разрешение в предведении, например, тяжелого положения Церкви.

Равным образом, первенствующий в делах, касающихся всей церковной области, ничего не творит без рассуждения всех, почему обычной формой церковного управления в Поместных Церквах являются Синоды, то есть своего рода малые поместные Соборы, где несколько епископов уполномачиваются к управлению от лица всей Церкви. Как видим, здесь все всецело покоится на принципе единения и любви.

Каждый епископ, как мы сказали, имеет полноту канонической власти в епархии, но, согласно означенному принципу, он не имеет никакой иерархической власти в другой епархии, если не будет уполномочен на нее от канонического епископа этой епархии. Поэтому никто из епископов не в праве вторгаться в чужую епархию с иерархическими действиями, хотя бы она была вдовствующей, без надлежащего канонического разрешения[9], брать в свою епархию клириков чужой епархии без должного сношения. Все подобные действия противоречат принципу единения и любви, и нарушающего их выводят из братского единения во Христе.

Поэтому как в отдельных епархиях, так и во всей Поместной Церкви вообще не возможна революция, понимаемая в смысле захвата власти церковной отдельными иерархическими лицами или сплоченной группой этих лиц. В этом случае лица, совершившие захват, хотя бы, по их мнению, оправдываемый условиями времени и места, как погрешившие против основных принципов внутренней природы церковной жизни – союза единения и любви – выводят себя из единения со Вселенской Церковью и вступают в состояние раскола, то есть в положение безблагодатной церковной общины.

Все последующие иерархические действия такой группы, например поставление епископов и священников, созвание Соборов, лишены всякой силы и значения, сама же она подлежит суду Православной Церкви, от рассуждения коего зависит, применить к ней принцип «икономии» или «акривии». Церковь по обстоятельствам времени, из соображений пользы церковной применяет тот или другой принцип.

Так, например, в отношении к уничтожению Мелетианского раскола Церковью был применен метод «икономии», то есть снисхождения[10], также к кафарам или новатианам: на I Вселенском Соборе разрешен прием их клириков в сущем сане (8-е правило), а на II Вселенском Соборе (правило 7) новатиан предписывается принимать через миропомазание, то есть хиротония новатианская отвергается.

Означенными же принципами должно руководиться и в отношении к канонам Вселенской Церкви. По существу дела, все принятые в практику жизни семью Вселенскими Соборами каноны обязательны для Вселенской Христовой Церкви, и точное исполнение этих канонов не может ничего с собою принести, кроме благодатной и спасительной пользы, как бы ни казались на первый взгляд мелочны и нравственно безразличны те или иные из этих канонов.

Но так как время установления канонов отделяет от нас свыше чем тысячелетие, в течение которого значительно понизилась нравственная высота христианской жизни и изменились условия общественности, с одной стороны, и установление некоторых канонов обуславливалось особыми обстоятельствами того времени, как, например, запрещение христианам мыться с евреями в бане и прочее, – с другой, то оказалось, что кодекс церковных правил содержит в настоящее время часть таких канонов, соблюдение коих издавна уже перестало быть предметом внимания Церкви. Отсюда делается поспешное заключение об условном значении всего вообще кодекса церковных канонов и о возможности свободного отношения и обращения с этим каноном, причем исчезает всякий критерий для урегулирования этого свободного отношения. Но если мы во взгляде на вселенский церковный канон будем руководствоваться единственно возможным руководством – внутренней природой церковной жизни, то есть принципом единства веры и любви, тогда для нас со всею ясностью и легкостью выделяются все церковные каноны, в отношении которых может быть свободно применен метод «икономии», то есть снисхождения к их неисполнению, и те каноны, которые должны быть хранимы со всею строгостью и непреклонностью как базирующиеся на самом существе внутренней природы церковной жизни и вытекающие из самой глубины основных принципов церковного строя. К первому разряду относятся каноны, имеющие отношение к личной жизни отдельных членов Церкви, к тому, что вызывается у этих лиц изменившимися условиями общественности и общим положением уровня христианской жизни.

Ко второму разряду относится все то из области церковных канонов, что касается общих норм церковной жизни и церковного строя, что имеет отношение ко всей Поместной Церкви, нарушение чего влечет к разрыву единения веры и любви и допущение чего содействует понижению нравственной высоты христианской жизни.

При наблюдении означенного критерия не может быть свободного отношения к канону Вселенской Церкви, но все будет совершаться благообразно и по чину, и ни метод «икономии» не будет применяться в ущерб церковной «акривии», ни метод «акривии» не будет ложиться тяжким бременем на немощную совесть и слабую волю христиан настоящих времен.

(Продолжение следует.)