Д.И. Макаров. Отзыв на реферат свящ. А. Пржегорлинского
Нет необходимости доказывать актуальность исследований, подобных настоящей диссертации А.А. Пржегорлинского, по прочтении реферата которой возникает мысль о настоящей эпохе как времени очередного (после XIV в.) исихастского возрождения – правда, на сей раз не собственно духовного, а научного. Безусловно, в наши дни мысль о богословии как способе самовыражения средневекового общества, а об экклесиологии как средневековой «социологии», о вытекающей отсюда значимости теологической картины мира для реконструкции собственно политического и историко-политического сознания неординарной личности – такую мысль трудно не признать актуальной. И даже чисто историографически ясно, что реализация соответствующего подхода в отечественной историографии (не говоря уж о Карсавине и Бахтине) была намечена в трудах А.Я. Гуревича, А.П. Каждана и других ученых. Однако и на этом фоне – и это также достаточно очевидно – работа Пржегорлинского обладает собственным исследовательским почерком, отражает личностное начало ее автора как человека мыслящего и вдумчивого, ставящего концептуальные проблемы и умеющего находить пути их разрешения. Конечно, справедливы сетования автора на слабую разработанность образа Феолипта в отечественной (да в какой-то степени и мировой) науке, поскольку, действительно, за вычетом работ диссертанта и А.И. Сидорова остаются лишь пара замечаний В.Н. Топорова (в «Святости и святых в русской духовной культуре» - пусть это и очень качественная рефлексия, но, скорее, философская, чем научная) и пара же сопоставительных ссылок В.М. Лурье в комментариях к «русскому Мейендорфу» (где, однако, святитель Феолипт назван колоссальной фигурой). И, конечно, тема политических воззрений святых Отцов именно поздневизантийского периода не столь активно разрабатывается и в мировой историографии – а если и разрабатывается, то применительно к таким авторам, как, скажем, св. Николай Кавасила, у которого есть труды, посвященные критике ростовщичества, зилотскому восстанию и т.д. Не хватает в нашей историографии и работ, ориентированных на персоналистическую стратегию исследования, адекватно предмету избранную автором. Одним словом, в обоснование актуальности темы, избранной диссертантом, можно прибавить еще немало соображений, и все они будут своевременны и уместны. Но работа Пржегорлинского значима не только по постановке и «размаху» целей, но и по достигнутым в ней научным результатам и конечным выводам. Эти выводы производят на знакомящегося с рефератом весьма благоприятное впечатление. Это касается заключений об антиарсенитском характере воззрений Феолипта и связи этих последних с соответствующими, а также с общеаскетическими представлениями патриарха Афанасия I. Ценным является вывод Пржегорлинского о том, что св. Феолипт так и не восстановил после 1310 г. (уже после смерти патриарха Афанасия) канонического общения с Константинополем – и ценным не только исторически. Но это вряд ли дает повод (разве что с позиции внешнего наблюдателя) называть его «раскольником» (с. 16), ибо в свое время в сходной ситуации оказывались и св. Иоанн Златоуст, и св. Максим Исповедник… «Предполагаемая степень близости Феолипта к представителям константинопольской элиты позволяет рассматривать его в качестве одной из ключевых церковно-политических фигур эпохи», - пишет А.А. Пржегорлинский (с. 17) и доказывает это совокупностью фактических данных из переписки Феолипта с современниками. Выясняется, что переписка святителя почти с такой же степенью точности отображает круг его связей и общения, как и хрестоматийно известные письма св. Василия Великого или, предположим, Исидора Пелусиота. Мысль эта, справедливая и априорно, подтверждается Пржегорлинским на основе эмпирического анализа. Важной является датировка (вслед за Р. Синкевичем, но с привлечением новой, отсутствующей у канадского исследователя аргументации) слова «О трезвении и молитве» 1307 годом (с. 18). Очень важна предположительная датировка Второго антиарсенитского слова временем ближе к 1285 – 1289 гг. (с. 20), сделанная на базе церковно-исторических сопоставлений и предположений. Совершенно справедливым является один из принципиальных выводов диссертации о комплексном социально-политическом характере арсенитского движения (с. 18 – 19): в определенном смысле арсениты обладали легитимностью в своих претензиях на престол, поскольку мы знаем (см., например, Acrop. Hist., 75), что Михаил Палеолог организовал заговор против протовестиария Георгия Музалона, которому умирающий Феодор II Ласкарь завещал быть опекуном своего сына Иоанна; знаем мы и о драматической судьбе самого Иоанна, и т.д. И, конечно, внимание историка исихазма привлекает известный и вновь подчеркиваемый рядом ученых (например, Р. Флогаусом) в наши дни тот факт, что за 30 лет до начала исихастских споров Феолипт выступил идейным предшественником афонских безмолвников, а чуть позже – и учителем св. Григория Паламы (с. 23). Действительно, богословское родство идей великих мыслителей совершенно очевидно. Пришло, видимо, время экстраполировать этот вывод и на совокупность их воззрений в целом. В доказательстве этого – одна из самых сильных сторон диссертации Пржегорлинского. Пара или тройка мелких неточностей, связанных, главным образом, с передачей собственных имен, не портят впечатления от общей картины. А именно: принято читать «Кантакузин» (а не «Кантакузен», с. 5), имя французского историка J. Gouillard правильнее передавать по-русски Ж. Гуйяр (с. 6, 7), а греческого византиниста, думается – Григоропулос (с окончанием мужского рода) (с. 8). Эти незначительные заметки, разумеется, не в силах умалить впечатления от работы в целом. Диссертация написана вдумчивым и состоявшимся ученым, подготовленным к работе с информационно емкими, многослойными (и многосложными) источниками, более того – переводчиком того автора, которого он изучает, а сам диссертант – А.А. Пржегорлинский – заслуживает присуждения ему искомой ученой степени кандидата исторических наук. 10.10.2007
